Она вновь и вновь — мыслями, во сне или наяву — возвращалась к одному и тому же месту: кладбищу, могиле, где был захоронен её отец. Оно стало её бредом, её ночным кошмаром. Девушка до сих пор не могла успокоиться, продолжая винить себя, и это чувство вины доводило её порой до сумасшествия.

— Куда ты? — слабым голосом спросила мать, услышав, как хлопнула входная дверь, но девушка уже не ответила. Она выбежала во двор, затем на дорогу — и побежала по ней, вперёд, вперёд, только не оглядываться, не думать, не вспоминать. Прохладный сентябрьский ветер дул ей в спину, словно подгоняя: быстрее, быстрее. Наконец она остановилась, переводя дыхание. Отдышавшись, подняла голову — и замерла. Из груди вырвался полный ужаса крик: снова то же место.
... — Проснись! Проснись! — услышала девушка такой знакомый, родной голос матери. — Ты кричала во сне.
— Мне... снился кошмар, — прошептала она, всё ещё тяжело дыша, как после долгого бега. На лбу выступили капельки пота. Неужели её так и будут мучить эти ужасы всю оставшуюся жизнь?

---

После смерти отца девушка замкнулась в себе ещё сильнее, отдалившись даже от тех немногих друзей, которые сочувствовали ей. Никогда и никому в жизни не призналась бы она в том, что с ней происходит.

"Если бы я не уговорила их... О, если бы я не была такой эгоисткой! Отчего мне надо было уехать именно тогда? Неделя задержки ничего бы не изменила для меня, но тогда мама осталась бы с ним, сумела бы вовремя заметить признаки болезни, вызвать врача — а может быть, отец тогда не заболел бы вовсе. Но она должна была уехать со мной, а сестра — ну какая от неё помощь? Разве знала что-нибудь она, разве могла что-нибудь сделать? Зачем, зачем я только настояла?.." — думала она, сидя под раскидистым деревом в лесу около школьной ограды, обняв руками коленки: здесь было одно из любимых её мест. По румяным щекам катились слёзы. В октябре погода стала меняться, приближались заморозки, но ей, казалось, не было до этого никакого дела: всё так же носила она чёрную курточку, в которой провожала отца...

---

Когда девушка не вернулась домой в обычное своё время, мать начала тревожиться. Соседка попыталась успокоить: "Подожди, вернётся скоро, взрослая ведь уже..." Но время близилось к полуночи, а дочь всё не возвращалась. Ведомая тревогой, мать отправилась на поиски.
— Да, верно, была здесь такая, как вы описываете. Девушка лет двадцати, пришла с небольшим букетом цветов и направилась воон в ту сторону, — махнул рукой кладбищенский сторож, указывая направление. — Когда я делал обход, она сидела около могилы и как будто плакала. А может быть, молилась или ещё что — слов не разобрал.
— Может быть, она всё ещё там? — с надеждой спросила мать. — Она, верно, приходила сюда на могилу отца. Умер он... — голос её дрогнул — месяц тому назад. С тех пор часто стала она сюда ходить, всё не может никак примириться.
Сторож сочувственно покачал головой:
— Соболезную... Я могу провести вас туда, если желаете, но сомневаюсь, что вы её там найдёте — я закрываю тут всё за полчаса до полуночи, должна была уж уйти.

Сторож был прав: девушки на могиле отца не оказалось. Зато там стояли цветы, принесённые ею, а рядом с ними, на тёмных могильных плитах, лежал маленький белый конверт, на котором стояло имя её отца.

На другой день девушка вернулась снова, на сей раз уже осторожно, чтобы не столкнуться со сторожем. Конверт, оставленный ею, исчез, зато появился другой. И на нём было начертано её имя.
Дрожащими пальцами распечатала она послание "с того света", подошла к одному из фонарей, освещавших дорожки между могилами, чтобы в его свете прочитать письмо.
— Нет... — прошептала она, оседая на землю. — Неет... — сжала в руке лист простой белой бумаги. — Нееет!!! — закричала она, и крик её разнесло по пустующему кладбищу эхо.

Она уходила — и снова возвращалась, словно мрачная таинственность этого места влекла её к себе.

"Это шутка. Чья-то глупая шутка. Я не должна принимать всерьёз. Кто-нибудь увидел, что я прихожу сюда, заметил конверт на могиле... и написал ответ, чтобы я думала, что мне отвечает он". И всё же страх не покидал. Она никогда не верила в мистику или что-нибудь сверхъестественное — а теперь иного объяснения не находила. "Так не бывает", — говорила себе она. Но спокойнее всё равно не становилось.

---

...Гроб. Люди в чёрной одежде. Много людей. В гробу лежит мужчина лет пятидесяти пяти — шестидесяти. Его унесла болезнь. Второй инсульт окончательно разбил его, и он умер в реанимации, так и не придя в сознание. До инсульта он лечился в больнице, был выписан домой, но врачи продолжали время от времени осматривать его. Вдова, моложе своего мужа всего на год или два, стояла в траурной одежде, принимая соболезнования. Лицо её было неподвижно, словно она выплакала уже все слёзы. В уголке, сжавшись, сидела девушка с заплаканными глазами, она почти ни с кем не говорила, лишь изредка мотала или кивала головой. Наконец гроб закрыли крышкой, четверо мужчин подняли его, а за ними потянулась вся остальная процессия. Кто-то попытался заговорить с ней, но она не могла говорить, потому что то и дело срывалась на слёзы. Из двух сестёр она была младшей, старшая сейчас находилась рядом с мамой. Она брела где-то в стороне, чтобы только никто не трогал и не заговаривал с нею, и в таком угрюмом молчании провела почти всё время, пока шли на кладбище. Так она впервые оказалась там.
В вырытую могилу опустили гроб. Молчаливо взиравшая на всё девушка вдруг словно опомнилась, очнулась и бросилась к гробу, её едва успели перехватить. "Пустите меня, пустите!" — вырываясь, кричала она. "Бедняжка, — шептались родные и знакомые, — она так тяжело переживает. Это истерика, но скоро всё пройдёт..."
О, если бы они знали, как ошибались!..

---

Октябрь подходил к концу. Вот уже скоро почти три месяца, как похоронила она отца.
...Она идёт по холодной, пустынной улице. Ветер дует прямо ей в лицо, а она всё идет, не останавливаясь, против него, борясь с дрожью и холодом. Листья — красные, жёлтые, коричневые — кружатся вокруг неё в осеннем вихре. И в завывании ветра, и в причудливом узоре листьев чудится ей одно слово...
— Убийца! — слышится чей-то голос, и она вздрагивает, ища, кто бы мог это сказать, но на улице никого, только она одна, и эхо разносит страшное слово: "убийца", повторяя его на все лады. И чувствует она, как груз вины становится невыносимо тяжёлым, и он мешает дышать, и она задыхается, плачет, умоляет кого-то... И падает без сил на землю. Рядом с могильной плитой.
Крик, истошный крик вырывается из груди.
И снова она просыпается.

---

Отрицать бессмысленно: это место, однажды покинутое ею, притягивает, словно магнит. И странная мысль приходит ей в голову: а почему бы здесь не остаться? Может быть, это поможет избавиться наконец от мучающих её кошмаров? Она снова пришла сюда — не во сне, наяву. Царство тишины. Царство вечного спокойствия. Где никто и никогда не потревожит. Страшные мысли приходят в голову. Но такие заманчивые: ведь здесь нет боли, горя и слёз, только тишина и спокойствие. Разве не этого она искала?
Страшно. Хочется домой, скорее, туда, где ждёт её мать. Хочется увидеть её, поцеловать тёплые, мягкие руки... И наконец всё рассказать. И, сорвавшись, она бежит домой, отворяет дверь, заходит в комнату. Мать её задремала в кресле с вязанием в руках. Так и не решившись войти, девушка снова затворяет дверь. Сердце бешено колотится в груди. Ещё не поздно уйти, пока не проснулась, потому что после она уже не сможет, ещё можно...
И она закрывает входную дверь, сбегает вниз по ступеням и бежит во двор, потом — на дорогу, и всё бежит, пока не останавливается перевести дух. Почти как в том кошмаре. Только теперь она уже не кричит. Она заходит в приоткрытую калитку и идёт хорошо знакомыми тропинками меж погребальных плит. Здесь. Последние цветы, принесённые ею. Слёзы капают из глаз, растекаясь по холодному камню. "Прости, прости..." — шепчет она исступлённо, обращаясь не то к умершему отцу, не то к оставленной ею дома матери.

Она пришла, чтобы остаться тут навсегда.

Откровенно говоря, хотел написать действительно рассказ. Какую-нибудь легкую фигню в стиле Кинга, о каких-то тенях, таящихся во мраке, о бестелесных шагах за дверью, и прочих псевдострашилках в стиле Хэллоуина. Да только кодовая фраза, которую мне выдали при написании — упорно не позволяет фантазировать на тему мелочей, а то и дело поворачивает мысль в серьезное русло.
Так что простите, ребята, навряд ли мой рассказ можно будет считать полноценной попыткой изобразить хоррор. Даже не буду пытаться его изображать.
Всех нас в детстве пугали всякими бяками и бабайками. Кладбищенскими привидениями, оторванными конечностями, гробом на колесах и черной рукой. Чуть попозже кинематограф и литература добавили к устному фольклору еще добрую сотню персонажей. Всякие истекающие кровью и гноем твари, с зубами и щупальцами во всяких неожиданных местах, со слизью и слюнями, с непременным добавлением "запаха тлена и костей",
Кстати, ребята, а вы знаете — какой запах у костей? Сколько ни работал с ними а один-единственный запах от них — только когда кость прожигает коагулятор или перепиливает хирургическая пила. В первом случае — запах гадостный, а во втором — даже приятный.
Фантазия авторов, пытающихся собрать как можно больше пугающих слов "тьма, тлен, щупальца, зубы, кровь, кости, жвалы" и прочих — вполне понятна. Большинство еще играет на боязни насекомых — богомолов, пауков и прочих, и в расчете на брезгливость читателей — придает своим монстрам черты, заведомо неприятные для читателя.
Только вот что забавно — все эти "ужастики" мы используем для развлечения. Мы играем в монстров, в жуткие истории, мы смотрим про них фильмы и читаем книги, и даже если кто-то подскочит когда на экране с воем неожиданно возникает какая-нибудь особо заковыристая монструозная харя — то отнюдь не из страха, а от понятной неожиданности.
Я искренне завидую тем, кто посмотрев на ночь ужастик — не может заснуть и вслушивается в каждый шорох. Завидую тем, кто выходя кромешной ночью новолуния из дачного дома с фонариком, шугается каждого куста, когда покажется что там пошевелилась тень. Завидую тем, кто боится ада и чертей с их сковородками, котлами и прочим полезным в хозяйстве инвентарем.
Только вот весь этот "хоррор" — потеха. Бутафория.
Кто страшнее? Бука под кроватью, или наркоман в ломке, разбивший девятилетней девочке голову камнем, чтобы забрать у нее деньги с которыми девочку послали в магазин? Буку я не видел, а девочка умерла у меня на руках.
Кто страшнее — черти, которые прыгают и скалятся где-то в подземелье, или реальные, живые женщины, которые под фотографией мертвого окровавленного младенца — со смайликами и улыбками писали "Так им и надо, молодцы, так держать". Чертей не видел — а скрины тех отзывов под фото до сих пор храню.
Кто страшнее? Привидение, воющее над могилой или парнишка 14 лет убивший мать за то, что выключила его Иксбокс и пыталась отправить заниматься? Несуществующий Жеводанский зверь, или реальный человек, растерзавший семьдесят две жизни самым изощренным образом. Или сотни других, ему подобных, у кого не было ни рогов ни копыт, но творили такое, что любой бес бы от стыда сгорел?
Идя ночью по ночной парковке, и слыша за спиной чьи-то шаги — кого боимся больше? Привидения? Или обезумевшего от абстиненции нарка? Завидую тем, кто в этой ситуации испугается привидения.
Я видел много паранормального. Множество раз всем своим существом ощущал чужую смерть, холодом за спиной затаившуюся в ожидании моей ошибки, когда между нею и человеком — оставался один. Чувствовал и свою собственную, тоже не единожды. Годами говорил с теми, кто вернулся, кое-что видел и сам.
Да, паранормальное существует, существуют иные миры и сущности нам непонятные. Отрицать это — было бы так же нелепо, как отрицать, что солнце поднимается с востока. Но... ребята, кто вам сказал, что они — страшные? Опасные?
Я рассказывал эпизод с шагами в коридоре. Не знаю, кто там ходил, но оно не позволило мне выйти к себе. Не захотело причинять вред или пугать. Дважды наш домовой спасал квартиру от пожара, один раз от ограбления — да, понимаю, что звучит это как бред сумасшедшего, но это — было и это — факт.
Почему же считать, что все это паранормальное, что существует параллельно с нами — нам враги. Только ли потому, что мы этого не понимаем? Да, ксенофобия могучая штука. Но понимаем ли мы — что движет человеком, когда он ловит кайф от того, что садистски мучает, насилует и убиает ребенка? Доступно ли это вообще пониманию?
Все эти придуманные сущности, монстры, чужие, пеннивайзы, буки из-под кровати, вампиры, оборотни — даже в придумках они хотят лишь простого и понятного — жрать.
А чего хотят люди, реальные люди, не в книгах и фильмах, а в реале — когда перестают быть людьми?
Чего хочет этот вид — единственный вид существ на планете способный изничтожать себе подобных — не ради выживания или защиты потомства а для удовольствия? На что еще способен он? Миллионами выжигающий таких же двуногих в печах лагерей смерти, миллионами убивающий в войнах.
Чего ожидать от людей? Редко какая ночь на дежурстве не проходит без того, чтобы вновь и вновь не сталкивать лицом к лицу с самыми отвратительными проявлениями свойств человеческой натуры. Ранения, избиения, изнасилования, грабежи, наезды пьяных, аварии, чего только не было и что еще будет. Топоры, лопаты, табуреты, ножи, кислота, жидкий хлор, огнестрел, огонь, наркота, десятки и десятки людей.
Год назад когда где-то нажимали на кнопку и вихрь огня и разлетающихся камней равнял с землей спящие кварталы и раздирал в кровавые клочья людей.
Когда чья-то жажда наживы с экономией на облицовочных плитах за девять минут превратила всех жителей шестнадцатиэтажки в обугленные трупы.
Когда, когда, когда...  Столько лет работы, столько жизней, столько историй и трагедий, столько случаев.
Заданной мне фразой была "Ад — лишь слово, реальность — страшней".
Все эти монстры, страшилки, пугалки, вся эта хэллоуинская бутафория, мне нравится играть в нее. Нравится, потому что они — милые пушистики по сравнению с тем, что мы, люди, творим в реале.
Когда "воины-миротворцы" расстреливают хирурга за операционным столом, насилуют его пятнадцатилетнюю дочь во дворе собственного дома, а сына расстреливают там же за попытку защитить сестру, и выдают его за "пойманного члена террористической группировки".
Когда армия войдя в мирный вечерний город расстреливает дома, людей и автобусы и только по официальным сводкам сознается в 822 "случайных жертвах".
Когда девятилетнего пацана насилует в туалете школы семнадцатилетняя шпана а их отца, который пытался вступиться за ребенка — калечат до невменяемого состояния.
Когда женщине жгут лицо и горло жидким хлором, и запугивают так, что она в истерике потом твердит "это я сама случайно"
Когда отправляя ребенка в школу — не знаешь, вернется ли живым и здоровым. Когда уходя на работу сам — не знаешь вернешься ли домой.
Не пугайте себя монстрами — нет на свете монстра страшнее человека.
Не пугайте адом — мы в нем живем.

— Дорогой?..
Неуверенный женский голос пробивается словно сквозь толщу воды.
— Дорогой, ты меня слышишь?
Он открывает глаза. Нет, один глаз... Свет ослепляет, обжигает сетчатку так, что впору завыть, но горло пересохшее, даже хуже, чем после недели в пустыне. Получается только беззвучно моргать и сипло выдыхать.
— Доктор, у вас действительно получилось!
Когда удаётся сфокусировать взгляд, он наконец находит взглядом источник звуков. Хрупкая, темноволосая, на вид – больше девушка, чем женщина. Почти висит на мужчине в халате.
Его жена. Невозможно.
— Рене, милый...
Дрожащие губы, влажный взгляд... Он смотрит на неё снизу вверх и морщится.
Это служит будто сигналом для остальных в палате – все подрываются, начинают суетиться... Решили, что ему больно. Щебечут похвалы доктору Вейну, что-то говорят об операции, о сложности восстановления. Их гомон утомляет за секунды. Настолько, что он взмахивает рукой. Едва не выдёргивает трубки, которыми опутан, сносит стакан с водой с подставки. Приборы заходятся писком, люди – встревоженными криками, как птицы.
Рене тянется, желая вырвать трубку, соединяющую его с капельницей. Не успевает – сзади предательски больно кусает игла. Темнота наступает почти мгновенно. Он обмякает, но ещё слышит голоса:
— Доктор, что же это?..
— Не беспокойтесь, миссис Андерсон. Всего лишь последствия сост...
Всего лишь последствия того, что железный прут пробил ему череп насквозь, повредил лобную долю мозга. Авария. За рулём была она.
***
В следующий раз, когда он открывает глаз, в палате всё залито нежным персиковым цветом. Рассвет. Или закат? Тело вялое, непослушное. Рене мысленно делает зарубку: быть паинькой. Иначе опять уложат, вколов что-нибудь...
— Рене!
Тереза рядом с ним.
Рене, памятуя об ошибках прошлого, просто тянет углы губ вверх.
***
Его выпускают из больницы не скоро, спустя бесконечно долгие дни, наполненные унизительными процедурами.
Она помогает ему снять верхнюю одежду в их тесной прихожей. Колючий шарф, затёртое пальто. Как он вообще раньше жил в этой бедности?
Тереза что-то ласково шепчет, уже более чем успешно игнорируя шрамы на его лице, и Рене автоматически нежно улыбается.
***
Он — самый заботливый и внимательный супруг. Крепко обнимает, мягко целует, аккуратнейшим образом любит по вечерам. Обращается с женой, как с фарфоровой статуэткой, будто не он пострадал в той аварии, а она. Вот только, закрывая глаза на запрет на тяжёлую физическую активность, часто избивает боксёрскую грушу в подвале.
***
— Поедем в горы? Ты, я, небольшой домик... Костры по вечерам, озеро, запах хвои, — Рене мурлычет это ей на ухо, лишь чуть крепче, чем нужно, сжимая талию. Знает, Тереза согласится.
— На недельку? — жена доверчиво льнёт ближе.
— На недельку. До второго, — усмехается, забирая подол её платья выше, выше...
После этого она, естественно, не спорит.
***
Их домик расположен в отдалении от остальных. Так сказать, для любителей отдохнуть от людского общества.
— Ужин был превосходным.
— Рада, что тебе понравилось! — Она так и светится улыбкой.
— Оставь посуду... — он подходит сзади, обнимая за талию, тянет на себя. Ерошит волосы на её затылке своим дыханием.
— Но...
— Без "но", сладкая.
Рене чувствует, как жена вздрагивает от бегущих мурашек, как прижимается ближе. То, что нужно. Он доволен её реакцией.
— Хорошая девочка...
Он вжимает её в стену спальни, когда они оказываются внутри. Целует, прижимая её руки к стенке над головой, не давая себя касаться. Знает, слышит – она возбуждается.
Ну, дело за малым...
— Ты мне доверяешь?
Рене прихватывает губами мочку уха, и Тереза громко стонет:
— Да...
Её затуманенный любовью и страстью разум не улавливает, когда муж успевает раздеть её, разложить на постели – привычное волшебство. Повязка на глаза – что-то новое.
— Рене?..
— Тебе понравится. Обещаю.
Она медлит, но кивает, позволяя ему продолжить привязывать руки к изголовью кровати. Она ему и не то позволит за хриплый мурчащий голос, за тонкие поцелуи лодыжек, за то, как ласково и бережно её касаются его пальцы...
Он улыбается. Она не видит, слышит по голосу, но ответно улыбается. Доверчиво, открыто, чуть прикусив губу.
Он гладит её бёдра, садится между. Она выгибается, насколько может, навстречу. Вдыхает глубже, заходясь в этом ожидании, в неизвестности. Начинает шептать:
— Я...
"Я тебя люблю". Такое клише, что Рене даже не дослушивает. Или это Тереза не договаривает, запинаясь от того, что в солнечное сплетение давит острый металлический конец?
— Рене... — обмирающий шёпот. Он видит, как от страха она начинает дышать быстрее. Грудь вздымается и опадает. Красиво.
— Чшш... Не надо слов, милая, ты разве не помнишь правила? Говоришь, только когда я разрешаю. Но можешь кричать...
Он ведёт лезвием влево и вниз по её коже. Вдоль линии рёбер. Пока даже не больно. Может, поэтому Тереза не дёргается? Не кричит?
Тупая, тупая сука.
— Умница, — он похлопывает её по щеке свободной рукой. — Давай говорить буду я.
Под кромкой рёбер с другой стороны. Симметрично. Кровь выступает из тонкого пореза. Жена дрожит, и Рене улыбается.
— Когда я пришёл в себя... В первый раз. Каждый слог, каждое твоё слово было – удар камня о камень: скрежет, искры. А хуже всего – твои сопливые интонации... А потом подобострастные, отвратительные. Когда ты заглядывала тому докторишке в рот, — он бьёт её по щеке, наслаждаясь жалобным, неуверенным вскриком. Глупая, ну какая глупая... Неужели думает, что он играет? — То, как ты смеялась. Как растягивала в улыбке свои блядские пухлые губы. Смотреть тошно было.
Он надавливает на нижнюю губу, проталкивает пальцы внутрь. Шёлковая влажность.
— Ты бесила меня до ужаса. Если бы не угроза того, что мне опять могут вколоть снотворное, я бы тебя ещё там ударил... Решил до дома подождать. Как не убил тебя тогда в прихожей – сам не знаю. Головой об угол тумбы и готово... — кажется, из-под повязки катятся слёзы. Рене не всматривается, трахая её рот, слушая глухой скулёж. — Решил отложить... Ты меня раздражала. Всем. Каждую минуту. Просто удивительно, как при этом у меня на тебя вставал каждый вечер... Как в пятнадцать, когда и дупло в дереве трахнуть готов. Тупая сука... Всё из-за тебя.
Он снова бьёт её по щеке, выдыхает смешок. А когда жена пытается дёрнуться, приставляет нож к горлу. Наклоняется, вжимается, давая почувствовать, что и сейчас член стоит.
— Без глупостей, сладкая. Ты прекрасно знаешь, что никуда не денешься. Руки я связал крепко.
— Я буду кричать...
Он смеётся уже в голос.
— Кричи, я настаиваю! — От выемки между ключиц, медленно, вновь к солнечному сплетению. Этот порез глубже, он уверен, что теперь ей действительно больно. — Всё равно ближайшие соседи за несколько километров отсюда.
Да, теперь она точно плачет. От страха и от боли. Дьявол, наконец-то!
— Что с тобой? Рене?!
Она вне себя от ужаса – не понимает, что происходит с любимым мужем. Всегда такой нежный... Откуда такая злость?
Рене сжимает её грудь, выкручивает соски то на одной, то на другой. Размазывает выступившую кровь.
Тереза кричит, дёргаясь в своих путах. Но верёвки слишком крепкие.
Отсев чуть дальше, он быстро и коротко режет нежную кожу бёдер.
От её криков звенит в ушах. Кажется, такого возбуждения он не испытывал никогда...
— Кричи, милая, кричи... — Удивительно, но между бёдер она всё ещё мокрая. По крайней мере, он входит без труда. Сил на то, чтоб её удержать, хватает. — У нас вся ночь впереди...
***
К утру в спальне нечем дышать. Запах крови и ужаса прочно мешается с запахом секса и прогоревшей ярости.
Рене спит до обеда. Когда он просыпается, кровь, залившая кровать, уже впиталась в ткань намертво и потемнела. А Тереза...
Он качает головой. В темноте ночи она выглядела привлекательно, даже со всеми этими порезами и местами снятой кожей. А сейчас... Закопать в лесу и забыть.
У него дико, отчаянно сильно болит голова...

Черный сват

До этого Люба совсем не верила в привороты. Но в своего коллегу, - красивого и брутального, - Виталика она
влюбилась с первого взгляда. А он, - к большому сожалению, - даже на неё не смотрел, чтобы она ни делала. Поэтому Любка, - преисполненная отчаяньем и совершенно едкой, неразделенной нежностью, - начитавшись на специализированных форумах информации про черную магию, решилась на страшное... Да, приворот. Выбрала самый жуткий и самый, как ей казалось, действенный ритуал. И приступила к исполнению.

В отзывах к привороту наперебой писали: «Это грех! Большой грех! Берегитесь последствий!». Однако, что им было знать о том, что Любка чувствовала? И как она жаждала, чтобы Виталик, хотя бы лишний раз на неё посмотрел. Кроме того, девушка серьезно подозревала, что таких, как она было очень много. Ведь кто-то же выкладывал это все в сеть? А иногда и писал странные отзывы.

Итак, первым шагом было найти черного петуха, чтобы принести его в жертву и вызвать беса, который, - согласно ритуалу приворота, - должен был помочь Любке приворожить Виталика. Древняя, старинная магия, чьи глубокие, мистические корни уходили к деревенским бабкам, заговаривающим больную скотину и всевозможные человеческим хвори. Однако Люба-то жила в Москве! Да и где его резать этого самого черного петуха?!

После нескольких дней раздумий девушка решила, что снимет для этого квартиру, благо многие сдавали их посуточно. Ну а петух... «Авито» был кладезем объявлений о продаже сельскохозяйственных животных.

- А, петушка черного хотите, - протянул крохотный, запойный старичок Любке. Его звали Григорий Васильевич и кажется, что благосостояние его хозяйства, расположенного аж в Купавне, держалось исключительно на продаже вот таких... черных животных. – У нас и телятки есть. И свиньи. И козлики, - тут старичок как-то нехорошо ей подмигнул. И девушке на минуту почудилось, что он обо всем догадывается. – Вы только скажите.

- Только петушок, - она почувствовала, как у неё неприятно пересохло во рту. – Как по телефону говорили.

- Пойдемте тогда, - тут Григорий Васильевич опять как-то страшно и совсем не по-доброму просиял.

.... А потом она везла черного петуха в машине. Бедное животное, - вероятно, что он предчувствовал, что ему уготовано, - очень тихо сидел у неё на руках, завернутый в плотную, холщовую сумку. Таксист тоже ни о чем не спрашивал Любку. Всем было совершенно наплевать на то, что она задумала.

Дальше была пустая, полутемная квартира на окраине Москвы, где люди годами предавались плотским удовольствиям. И где Люба должна была завершить то, что задумала.

*****

Хмурые, облупленные девятиэтажки спят глубоким сном, утонув в слишком ранних, немилосердных зимних сумерках. Укрывшись в своих квартирах от холода, люди пили чай, разговаривали. Когда как Любка завороженно сидела на коленях в чужой гостиной. На паркете около неё стояли свечи и была начертана мелом гигантская пентаграмма. В середине неё лежал черных-пречерный петух с перерезанным горлом. С ножа, который она держала в руке, стекала кровь.

- Чёрный старец на алатарь маету сложил, гвоздями железными прибил. Ай ты старец, чёрен как ночь, кланяется тебе бесова дочь, чёртова сестра. От любви ни жива ни мертва, - она упорно читала заклинание в темноте. Заговор приворота взывал к некому демону или бесу, который должен был ей помочь приворожить Виталика. – Отдай мне маету, на вечную судьбу, будь мне братом, чёртовым сватом.

Еще раз. Еще раз. Свечи уже давно погасли. Обессиленная Любка так и уснула на полу. Позже она так и не поняла, что это тогда случилось с ней в той нехорошей квартире. Сон это был или всё действительно происходило в реальности?

Между 3 и 4 часами ночи, — это время еще называют часом колдовства, - её разбудили шаги. Вернее, что это был стук копыт по полу. Потом мелькнула большая, рогатая тень на стене. Однако Любка почему-то совсем не испугалась всего этого. Ведь она же его и вызвала. Кажется, это был черный сват.

- Нравится тебе этот Виталик, да? – спросил её глухой, скрипучей голос из черноты. – Ладно, будет он тебе. Чего же такую девочку-то не полюбить, а? Только жалко, что ты столько сил потратила на него. Хорошая ведьма бы из тебя вышла.

- Ведьма? – переспросила Любка.

- Да. Ты же в первый раз ворожишь? И вон как хорошо получилось, - её собеседник жадно причмокнул. - Будешь мне служить? А взамен сделаю, что Виталик по тебе чахнуть будет. Да и многое другое от меня получишь. Только скажи. Хочешь?

- Я хочу, - девушка не медлила.

- Смелая,- сват раскатисто и глухо засмеялся. – Знаешь, какой мой любимый грех, Любка? Тщеславие. А еще похоть.

*****

Любка еще спала, когда под рукой неприятно завибрировал мобильный. Сообщение от абонента Виталик: «Постоянно о тебе думаю. Давай встретимся?».

Полгода назад скончался отец. Дэмиан вступил в наследство семейным домом. Было удобно переехать в большой коттедж из двухкомнатной квартиры в Лондоне с женой Анджелой и двумя детьми, Билли и Бобби.
В доме мало что изменилось с его детства. Всё также розовые занавески на окнах в кухне, старые крашенные десяток раз качели на заднем дворе и нетронутая комната Джессики.
В комнате чистота, как и двадцать семь лет назад. В углу стоит большой плюшевый слон фиолетового цвета – его шерсть потускнела и вылиняла. Аккуратно застеленная детская постель. Коллекция кукол барби на стеллаже.
Джесс было четыре, когда она утонула. Она была младшей сестрой Дэмиана.
За двадцать семь лет родители так и не смогли оправиться от потери дочки и продолжали хранить её комнату в таком состоянии, будто бы Джессика однажды в неё вернётся. Наверное, было бы правильным по отношению к памяти о родителях не трогать эту комнату. Но Билли больше не желал делить комнату с братом, ведь он совсем взрослый, уже одиннадцать. Так что Дэмиан начал ремонт.
Я ждала тебя, Дэмиан. Столько лет искала, думала, что ты играешь со мной в прятки. Нашёлся. Теперь ты во́да.
Чертовщина началась почти сразу. Дэмиан пять раз утаскивал на чердак чёртового слона, чтобы через несколько часов обнаружить его на прежнем месте. Кровать словно прикипела к ламинату, понадобилось четверо рабочих для того, чтобы сдвинуть простую деревянную детскую кроватку. Обои не желали отходить от стен, окна не отмывались. В комнату пришлось вложить невероятное количество сил и денег, прежде чем Билли смог туда въехать. И слон всё ещё оставался в комнате – славно, что сын не возражал против него.
Хорошо, Дэмиан. Я не против играть в прятки вместе с этим мальчиком. Если ты так этого хочешь.
Дэмиан потерял сон и покой. Дом требовал больших финансовых вложений и хотя бы косметического ремонта, а также навевал воспоминания о детстве и юности. И особенно много – о Джессике. Ему было десять, когда сестра умерла, и он довольно хорошо её помнил. Ему стало казаться, словно в коридорах всё ещё слышится звонкий детский смех, слишком высокий, чтобы принадлежать Билли. Чудилось, словно чёрные кудри мелькают за углом. И однажды в дождь он даже словно бы видел силуэт девочки на старых качелях.
Дэмиан считал, что это влияние стресса. Он даже записался к психотерапевту.
Ты не играешь со мной, Дэмиан! Ты занимаешься только своими скучными новыми друзьями! Кто эти мальчишки? Я вижу, что ты из-за них такой скучный. Они надоедают тебе, братишка? Я знаю, что могу с этим сделать.
Сначала странно себя начал вести Билли. Жаловался на плохой сон, хотел поменяться с Бобби комнатами, стал часто капризничать и избегал находиться в комнате без необходимости. Он не мог объяснить, что происходит. Тогда к психотерапевту решили пойти всей семьёй. Специалист предположил вполне логичное объяснение – стресс на фоне переезда и потери близкого родственника.
Когда эти мальчишки и странная женщина исчезнут из нашей жизни, ты снова будешь качать меня на качелях, Дэмиан? Ведь тебе не с кем больше будет играть, кроме меня.
Бобби стал выдумывать глупые истории. О том, что будто бы видит девочку, свою ровесницу. Анджела вздыхала и сетовала на то, что они когда-то давно приняли решение не скрывать от детей правду о Джессике, чьи фотографии при жизни отца стояли по всему дому. Бобби, конечно, был ещё слишком мал для того, чтобы понимать значение слова «умерла», но прежде никогда при визитах к дедушке не выдумывал, что якобы видит Джесси.
Я придумала! Если они тебе так дороги, то я заберу их к себе. Договорились, Дэмиан? Тогда мы все будем вместе, и никому не будет обидно.
Всё случилось очень внезапно. Когда Дэмиан увидел Бобби на крыше дома, он забыл совершенно все правила, которым должны следовать родители в случае экстренных ситуаций, и пронзительно закричал, пытаясь привлечь внимание сына. Он допустил смертельную ошибку. Потому что когда Бобби, вздрогнув, обернулся, его нога заскользила по черепице. Сын нелепо взмахнул руками, и быстро полетел с крыши вниз, головой прямо на оформленную острым камнем клумбу. Дэмиан так никогда и не узнал ни то, как он попал на крышу, ни то, зачем Бобби туда взобрался.
Я теперь не одна, Дэмиан. Слышишь? Мы оба по тебе скучаем. Мы хотим играть с тобой. Ты очень грустный. Почему? Мы это исправим. Я уверена, что скоро представится удобный случай.
Смерть младшего сына совершенно выбила Анджелу из колеи. Она замкнулась в себе, как и Бобби. А у Дэмиана самого не было сил на то, чтобы поддерживать близких, потому что он винил себя. Терапия перестала помогать. На её место пришёл алкоголь и полночные шатания по дому. Он иногда заглядывал в комнату Бобби – когда казалось, словно оттуда раздаются какие-то звуки. Но в комнате было пусто.
Дэмиан, твои друзья приносят тебе слишком много боли. Может быть, я совершила ошибку, когда позвала к себе Бобби? Он скучный и всё время ревёт. Я понимаю, почему ты такой грустный. Я тоже становлюсь грустной рядом с ним. Я бы хотела, чтобы он исчез. Ты хочешь, чтобы исчезли Анджела и Билли?
Не прошло и месяца, когда Анджела и Билли попали в кошмарную автокатастрофу. Прямо у самого дома – непонятно откуда вылетевший грузовик смял машину всмятку. Жена умерла на месте, а сын ещё неделю боролся за жизнь в больнице, и в итоге тоже скончался.
Дэмиан места себе не находил. Выставил дом на продажу – ему хотелось сбежать. Он не мог спать, не мог есть. Призраки мёртвых словно ждали его в каждом уголке дома. Из супружеской спальни он перебрался в гостиную на первом этаже, но даже там всё время казалось, будто вот-вот из кухни появится Анджела с вопросом, что её мальчики будут на ужин.
Я старалась ради тебя, Дэмиан! А ты только больше грустишь! И совсем-совсем не хочешь со мной играть! Посмотри на меня! Я годами тебя ждала – и что получила?
Однажды ночью Дэмиан, вымотанный бессоницей и отсутствием всякой воли к жизни, услышал детский смех из кухни. Ему бы очень хотелось обмануться, посчитать, что это Бобби шалит - и он позволил себе это. Встал, чтобы вернуть сына в постель, и тут услышал едва уловимый шёпот:
- Дэмиан!
Он прошёл на звук, чтобы обнаружить, что в тёмной кухне никого нет. Встряхнулся. Налил себе воды.
- Поиграй со мной!
Сознание играло с ним злую шутку – это даже не голос Бобби. Это Джессика. Решив, что окончательно сошёл с ума, Дэмиан решил ответить:
- Джесс? Выходи, проказница!
И тут произошло то, чего он никак не ожидал. Стакан с водой выпал из руки, осколки разлетелись по кухне, а перед ним стояла сестра – в синем платье и с собранными ободком кудрями. Ей всё также было четыре.
- Ты проиграл, Дэмиан, - она улыбнулась, но губы её остались сомкнуты. – Ты меня не нашёл, я сама сдалась. Теперь – ищи по-честному!
Джессика в мгновение испарилась из кухни, словно и не было, а Дэмиан ещё долго пытался прийти в себя. Наутро он решил, что это был лишь дурной сон. Однако обратился к своему врачу с жалобой на галлюцинации.

Дэмиан прожил в доме ещё полторы недели. Ему так и не удалось продать коттедж. В итоге его нашли мёртвым в ванной на первом этаже – передозировка лекарственными препаратами. Ничего удивительного после всего, что он пережил.
Жители района рассказывают друг другу, что иногда туманными вечерами на заднем дворе соседнего участка у старых качелей можно увидеть два, а иногда и три силуэта. Два из них маленькие, словно детские. А один явно взрослый.
Говорят, с тех пор в доме ни одна семья не прожила спокойно больше года. Однако и смертей больше не было.

Хороший, плохой...кто определяет, каков человек? Субъективные ощущения другого? Как он может точно сказать, кто перед ним — белый и пушистый зверёк или волк в овечьей шкуре? И как же хорошо люди умеют прятать своё настоящее я...или не люди. Это были последние мысли Элизабет Уорнер перед тем, как в ее глазах навеки застыл ужас и сердце навсегда утихло.
***
Это был обычный вечер. По обыкновению, девушка возвращалась с работы уже давольно поздно. Как это бывает — злой начальник, которому наплевать на переработки, ему важна лишь прибыль. Но наша история не про алчных вышестоящих людей. Это лишь предисловие к рассказу. Но может, если бы был другой начальник, эта история так и осталась историей. Увы, судьба жестока и все ниточки вели именно к этому. И автобус, который уехал прямо перед носом у Элизабет, и почти пустой кошелёк, в котором не хватало денег на такси. И даже голод, который заставил срезать путь через темный и зловещий парк. Лишь ветер, который вдруг ледяными порывами дул в лицо, тщетно пытался остановить жертву, идущую к своему уже неизбежному концу.
Конечно Уорнер было страшно и жутко от этого места. Однако уже сколько раз приходилось так сокращать дорогу и все заканчивалось благополучно. Ведь дом располагался практически рядом с парком, который днём был довольно красивым местом с множеством зелени и высокими деревьями.
И тут послышался резкий треск сломанной ветки под чей-то ногой. Обернувшись на звук, девушка ничего не увидела, но ускорила свой шаг, тем более, что выход уже виднелся вдалеке. И тут она вдруг налетела на кого-то, кто вырос будто бы из под земли. Рассыпавшись в извинениях, Элизабет подняла голову и замолкла на полуслове. Это был молодой мужчина, красота которого поразила ее. Что именно привлекало в нем, девушка ответить не могла. Казалось, что абсолютно всё: бархатный голос, запах, учтивый взгляд и даже манеры, ведь он сразу предложил провести ее до дома — небезопасно в такое время бродить одной. Девушка тут же согласилась, подумав, что как же ей сейчас повезло. Ах, глупая, глупая Элизабет...
Разговор по пути был приятным, а голос таким чарующим, что Уорнер не сразу заметила, что они лишь ушли вглубь парка, где дорогу освещала лишь Луна. Следовало бы уже сейчас паниковать, но добродушная девушка и тут сделала неправильный выбор. Она продолжила идти, не замечая как на лице мужчины с каждым шагом появляется  зловещая улыбка. Вновь задул ледяной ветер, заставив поежиться от холода. Но только не незнакомца, хотя он был в легком пальто. И вот тут, и только тут Уорнер заподозрила неладное. Будто бы вся картинка разом сложилась в голове, а чарующие оковы сдуло тем самым ветром, который так оттаяно пытался спасти девушку из лап чудовища. Холодок пробежал по спине, заставив вздрогнуть и остановиться. Медленно повернув голову в сторону попутчика, с ее губ сорвался крик ужаса. Лицо исказилось: глаза теперь горели алым, а рот растянулся в подобии ухмылки, выставляй напоказ длинный и острые...клыки! Бежать, только бежать! Сломя голову, Элизабет мчалась через заросли кустарников, сухие ветки которых оставили царапины на ее теле. Но что может маленькая и беззащитная девушка, человек, против монстра, восставшего из книг ужасов? Резкий толчок в спину, хруст костей и Уорнер уже лежит на земле, не в силах пошевелиться от боли. Душераздирающий крик, который никто не услышит.. Бедро раздроблено, а осколки кости пробили кожу. Лужа крови с каждой секундой становилась все больше и больше. Ползком девушка все же борется за свою жизнь, нить которой вот-вот оборвётся. Вся в грязи, в окровавленной одежде она хватается за свою жизнь, но с ужасом сознает, что все кончено. Вампир уже тут и что-то говорит своим настоящим хриплым голосом, в котором чувствуется ликование и предвкушение вкуса ее крови. И вот, новая боль пронзила шею Элизабет, когда монстр вонзил в неё свои клыки. Иронично, что девушка любила фильмы про этих чудовищ, рисуя у себя в голове романтичный образ красавца. И что его укус так приятен и может быть желанен. Увы, реальность жестока — и с каждой секундой боль становилась все сильнее, пока вдруг не стала исчезать вместе с затухающим биением сердца. Последний толчок его и Элизабет Уорнер исчезла навсегда. Лишь в газетах мелькнуло ее имя, Котора журналисты писали об очередном чудовищном убийстве..

— Да это тоска смертна-а-а-я, ребят, — Слава закатывает глаза, видя, что все, кажется, всерьёз собрались "преодолеть Озеро Страданий" на какой-то там лодке. — Ну какие страдания могут быть хуже, чем скука?
— Не будь врединой, — Аня фыркает, подталкивая упрямца вслед уже идущим к причалу Косте и Лере. — И имей совесть, Костик ведь привёз сюда и нас, а не только Лерку. Специально, чтоб мы дома не кисли!
— Да лучше б я дома с приставкой кис... — огрызается Славик. Он был благодарен старшему брату Косте, однако согласиться просто так с Анькой, его подругой, это слишком!
— Ну вы чего там? — А вот и Костя, уставший ждать, возвращается к ним, оставив Леру заниматься оплатой. — Я, конечно, рад провести со своей девушкой лишнюю пару минут без вашей тупой болтовни, но отправление через три минуты вообще-то.
— Мы идём, идём! Мелкий заупрямился.
— Сама ты!..
— Ну тише, тише...
Костя всё ещё тешит себя надеждой, что младший брат наконец перестанет быть дебилом и заметит, что Анька к нему неравнодушна. Поэтому и взял их с собой в эту поездку. Однако ж вон оно как...
— Ребят, вон та – наша, — Лера указывает на лодку на пять мест.
— Выглядит хлипко, как... — вовремя выданный Костей подзатыльник помогает Славе замолчать. Он насупливается, но в лодку рядом с Аней садится. И бормочет. — Ну и ладно, ну и пожалуйста... Вот доплывём до середины...
Мужчина непонятного возраста, их, так сказать, гид, на это бормотание незаметно усмехается. И хорошо поставленным голосом уточняет:
— Уверены, что готовы отправиться в этот путь? — Ребята смеются, выдают ответы один другого остроумнее. Костя обнимает Лерку за плечи, прижимая к себе. С озера обещают открыться красивые виды на лес и горы. — Что ж, тогда мы отправляемся.

Они отплывают от берега где-то на треть расстояния, и вода уже становится удивительно чистой. Настолько, что девчонки заглядываются, да и Слава не отказывает себе в удовольствии рассекать её пальцами, опущенными за борт. А когда любоваться видами им надоедает, Костя спрашивает у гида:
— Извините, а почему всё-таки Озеро Страданий?
Тот усмехается в усы, уже не скрываясь:
— Рад, что вы спросили. Очень своевременно. Видите ли... Я ведь не ошибусь, если скажу, что вы – в некотором смысле капитан этой команды?
— Ну... Можно и так сказать.
— Ага. Очень хорошо. А слыхали вы, как раньше воздушный шар поднимали на высоту большую, чем уже есть?
Ребята переглядываются, дивясь чудаковатости своего провожатого, но Костя всё же отвечает:
— Скидывали часть груза?
— Совершенно верно. Балласт. Наша лодка, конечно, не воздушный шар... — Театральная пауза занимает лишь пару секунд. — Однако без этого дальше не поплывёт.
И лодка после этих слов действительно встаёт на месте.
— То есть?..
— То есть кто-то из ваших спутников, дорогой капитан, должен отправиться за борт.
— Что?
Они решают, что это шутка. Смеются. Смотрят за борт, пытаются взглядом отыскать дно, измерить глубину. Гид ждёт.
— Ну, это смешно, конечно, но давайте плыть дальше.
— Как, товарищ капитан, вы не поняли? Вы должны выбрать, кто останется за бортом, чтобы мы поплыли дальше.
— Какого чёрта?..
— У вас есть две минуты на выбор.
— Что?!
Слава чувствует, как по спине бегут мурашки. На секунду. А потом говорит:
— Давай я, Кость. Я отлично плаваю, ты знаешь. До берега близко. Да и... Не очень я хотел плыть. Сервис, правда, ожидал получше...
Костя неловко смотрит на девчонок. Аня негодует, Лера несколько напугана, и он вспоминает, что она не умеет плавать.
— Ну... Хорошо... Спасибо, Слав. Мы будем ждать тебя на берегу.
— Конечно.
Парень бахвалится, красиво прыгает в воду. Но улыбки, вызванные его позёрством, быстро исчезают с лиц оставшихся в лодке, когда вода вокруг Славки вдруг закипает, пенится, водоворотом тянет его на дно, вырывая судорожный крик.
— Нет! Что?! Что это было?
Костя пытается вскочить, но понимает, что будто прилип к своему снижению. А вода за бортом кипит, и видно, как в ней ещё пытается бороться Слава. Однако секунда, другая, и его утягивает на самое дно. А над лодкой повисает мёртвая тишина. Лера прижимает к бедным губам ладони.
Лодка вновь набирает ход. Гид подкручивает ус, смотрит на ребят.
— Ещё вопросы, товарищ капитан?
Костю трясёт. Он не верит. Так не бывает!
— Что. это. было?
— Страдания. А теперь наслаждайтесь нашим плаванием.
По бокам лодки, будто они в океане, а не на чёртовом озере, начинают выпрыгивать из воды крылатые рыбки. Они так блестят на солнце, что всё кажется сном. И только невозможность встать с сидения напоминает ребятам о том, что происходит что-то очень странное.
И ужас подкрадывается к каждому из их сердец, когда на середине озера лодка останавливается вновь.
— И вновь время выбирать, мой капитан. Подойдите к выбору с умом.
— Я не хочу выбирать! — Костя шипит, цепляясь за руку девушки, бросая взгляд на подругу.
— Однако придётся.
Аня видит, как у Леры начинает дрожать губа. И понимает, что не знает, что и чувствовать... Будь это... просто озеро, она бы могла попробовать доплыть. Но все они видели, что произошло с...
Мысли о Славе совсем, совсем не помогают.
Костю же буквально раздирает на части. Аньку он знает с детства, они вместе выросли. Но Лера ему едва ли не дороже, и единственная не умеет плавать.
— Я могу выбрать себя?
— Нет.
От досады Костя хочет пнуть лодку, но ноги на крепко прилипли. Смотреть на лучшую подругу мучительно, как никогда... Но Лера цепляется за его пальцы так, будто уже тонет.
— Тогда... Тогда... Аня.
Гид будто только этого и ждал – одним лёгким толчком выталкивает девушку за борт. Косте кажется, у него сердце оборвётся. Но вот Аня выныривает, отплёвывается... И он готов выдохнуть с облегчением, однако... Те самые рыбы, что веселили их взгляд, теперь собираются тучей вокруг Аньки. И...
— Боже, нет! — Лера кричит оглушающе, когда видит, как тело в воде начинает дёргаться, когда его начинают голодать заживо. — Нет, нет, нет! Костя! Костя, сделай что-нибудь!
Костя понимает, что плачет, только когда видит взгляд их гида. Он очень хочет дотянуться до него и самого скинуть в воду, но... Кто знает, выберутся ли тогда они с Лерой?
— Хороший выбор.
Весь дальнейший путь Костя дёргается, пытаясь встать, однако почему-то до сих пор ему это не удаётся. В конце концов он рычит:
— Почему мы не можем встать?
— Потому что это опасно. И перестаньте дёргаться. Это может не понравиться обитателям озера.
— Что вообще за чертовщина с этим озером?!
— Это Озеро Страданий, мой капитан. И настало время последнего выбора.
— Ты ведь говорил, что я не могу выбрать себя?!
— На этом этапе можете. Но знайте, что все предыдущие жертвы могут быть возвращены, только если вы сойдёте на берег.
— Что за бред вообще?!
— Костя...
— Нет, Лера!
— Костя, но иначе ребята...
— Ты даже плавать не умеешь!
Он проклинает тот день, когда решил поехать сюда. Лера смотрит на него большими, огромными от страха глазами, но сжимает его ладонь вроде как... Ободряюще?
— Мы должны. Чтобы потом разобраться, что это вообще было. И я не смогу, не смогу, если одна...
— Я понял, я... — Он с ненавистью смотрит на гида. Да, ребята вернутся. Но какой ценой? Смертельным ужасом Леры? — Я выбираю её.
Ей гид даёт право прыгнуть в воду самой. Даже не торопит.
Косте кажется, он седеет от ужаса, когда видит, как Леру прямо под водой оплетают щупальца гигантского спрута. Он едва не сворачивает шею, когда лодка начинает вновь плыть, пытаясь отследить взглядом свою девушку. И очень запоздало понимает, что его буквально трясёт от эмоций.
Зато берег – всё ближе.
Надо ли говорить, что, когда они пристают, на сушу Костя буквально выпрыгивает вперёд гида, попутно больно падая коленями на камни? Шипит от боли, но поспешно встаёт, отряхивая колени и оборачиваясь на плеск волны о борт лодки.
И уже даже не кричит от ужаса, когда видит их... Обваренного брата, облогоданную до костей подругу, задушенную, в следах от присосок щупалец девушку. Трое стоят на самой кромке воды. Трое говорят одним голосом:
— Мы вернулись за тобой, наш капитан.

Когда в деревнях и посёлках в окрестностях заповедника начинают пропадать люди, маги шепчутся, что сбежал-таки дракон с охраняемой территории и включил в свой рацион двуногое блюдо.
Слухи разлетаются в считанные дни и обрастают такими подробностями, что у Элвина волосы на загривке встают дыбом. Говорят, нашли тело одного из пропавших выпотрошенным, с наполовину обглоданной головой и без ног. Позже он слышит, что тело обгорело до костей. Затем, что раздулось и почернело от яда. Потом, что исполосованно бритвенно-острыми когтями. Разорвано на кусочки и раскидано по опушке леса. После версии, с внутренностями, развешанными по деревьям, как рождественские игрушки, Элвин перестаёт прислушиваться. Он прекрасно осведомлён, что тел ещё не обнаружили и пропавшие — пока — остаются именно в этом статусе.
Авроры в первую очередь проконсультировались со специалистами заповедника — убедиться, что им на самом деле не сбежавшее огнедышащее чудовище искать нужно, а что-то другое. Что именно вариантов было слишком много, но ни одного стоящего.
Напряжение росло, людям советовали вечера проводить дома, а выходить только в случае крайней необходимости.
Самого Элвина не отпускало навязчивое ощущение чужого взгляда в спину. Взгляда, пропитанного злобой и голодом. Он никак не мог ни уловить источник, ни избавиться от ощущения.
Дело сдвигается с мёртвой точки в самый неудачный для поисков день — пасмурно, поливает почти без остановки и темнеть начинает уже к пяти вечера. Пара откровенно заёбанных авроров с мрачными лицами делятся рассказом о “крылатом монстре, который вцепился в загривки Вэли и Ионы и унёс во-о-он в ту сторону”. Рассказ зарёванного и трясущегося от страха ребёнка сначала даже родители всерьёз не восприняли. Решили, что из-за напряжённой обстановки последних месяцев воображение разыгралось, вот и привиделось в тенях. Но всё же поддались на уговоры проверить. Соседских мальчишек дома не оказалось. Уходить им было настрого запрещено, в дом никто не влезал, чужих следов в саду, из которого якобы унёс монстр, не было.
Элвин, как и все остальные участники наспех собранной поисковой группы, не в восторге от перспективы мокнуть в тёмном перелеске под проливным дождём. Но это первая информация, как бы неоднозначно она не звучала, которую они получили за всё это время, и шанс хоть что-то выяснить упускать нельзя. Чем дольше они тянут, тем меньше шансов найти детей живыми и невредимыми. Никто не знает с чем именно они столкнулись и предполагают худшее.
Тишину не разбавляют праздными разговорами. Только перебрасываются репликами по делу на подступах к лесу: делятся на группы, распределяют направления, устанавливают условные сигналы.
Деревьев оказывается куда больше, чем Элвину представлялось по описанию. Поредевшие кроны совсем не сдерживают потоки воды, а ветки словно специально цепляются за одежду. Благо экипировка из драконьей кожи подобное выдерживает без проблем.     
Чем дальше в лес они заходят, тем темнее становится. Элвин давно заметил, что городские ночи совсем не похожи на здешние — в них почти не бывает такой беспросветной темноты, когда мир за пределами люмоса полностью исчезает. Звуки с каждым шагом кажутся всё более громкими и пугающими. В шелесте ветвей слышаться потусторонние шёпоты и смертельно хочется разбить мрачную атмосферу разговором, но он не решается. Вдруг не услышат что-то важное? Не заметят? Выискивать следы и так неимоверно сложно.
Элвин едва не врезается в спину идущего впереди аврора, когда тот резко замирает.

— Мы же не сбились с маршрута? — голос мужчины звучит напряжённо, — на карте не было шахт. 

Элвин обходит его, чтобы подсветить находку. Шахт в этой части леса на карте действительно не было, он уверен. Сбиться с пути они тоже не могли — пробирались напрямую. Однако спуск прямо перед ними. Он не уверен, что это именно заброшенная шахта. Больше походит на вырытый кем-то лаз. Слишком большой, для дикого животного. Слишком неаккуратный — без каких либо укреплений — для человека.
Они направляют в небо столп рыжих искр. Это сигнал, для возможной зацепки, потенциально опасной. Если с ними что-то случится, остальные по крайней мере будут знать, где искать.
По влажно хлюпающей грязи проще скатиться, чем пытаться пройти не упав.
Стоит им только спуститься, как Элвин снова начинает чувствовать на себе голодный взгляд. Вокруг только землистые стены с вкраплениями камней, в воздухе витает, пока ещё слабый, запах разложения. Минут десять, может даже пятнадцать, они просто идут вперёд по неожиданно высокому туннелю. Напряжённую тишину разбавляют только звуки их шагов и приглушённый шелест дыхания.
В какой момент появилось чавканье он не замечает. В горле встаёт ком. Судя по окружению они дошли до какой-то из подгорных пещер. Скорее всего не занесённой на карты. Вероятность того, что чавкает влажная земля крайне мала. Элвин не хочет смотреть первым. На обучении им показывали колдографии и воспоминания очевидцев, но это не значит, что он морально готов столкнуться с реальностью.
От громкого хруста будто эхо расходится. Маги замирают, а после с неожиданной синхронностью направляют палочки вниз. Картина ожидаемо тошнотворная. Под ногой Элвина берцовая кость. Явно человеческая. А чуть раньше они прошли по окровавленным ошмёткам уже начавших подгнивать шкур. Он не уверен чьих, но это и не так важно. Человеческая кость не выглядит свежей. Возможно новое существо просто заняло чьё-то опустевшее логово.
Дальше продвигаются медленнее, куда больше светят себе под ноги и единодушно надеются больше не видеть человеческих костей. Эти надежды идут прахом буквально через пару метров, когда туннель начинает расширяться, а костей под ногами становится больше. И они явно свежее, с остатками мяса. Чем дальше они идут, тем отчетливее в воздухе запах крови и гнили.
Под своды пещеры выходят дыша через раз — вонь становится невыносимой. Впервые за весь путь расходятся в разные стороны. Из-за темноты так сразу не получается оценить размер пещеры, а интуиция не только Элвину подсказывает, что большая часть того, что осталась от пропавших, находится именно здесь.     
Передвигается медленно, стараясь осветить пол как можно дальше. Не хочется быть тем, кто найдёт трупы мальчишек. Но ему всё меньше верится, что тварь их ещё не сожрала.
Сначала ему кажется, что тихий всхлип просто мерещится. Однако он повторяется. И снова. Элвин идёт на звук быстрее, но никого не видно. Направить палочку наверх он соображает далеко не сразу. Это слишком странно. Но всё же направляет, когда убеждается, что всхлипы идут именно сверху, это не выверт его подсознания. Под самым потолком пещеры завис один из мальчишек. Его лицо так перемазано кровью, что не узнать, рука вывернута под неестественным углом.

Спонтанный выброс, Мерлин милостивый, спонтанный выброс.     

Мальчишка явно в шоке и не может говорить. Он только всхлипывает, открывая и закрывая рот, глаза широко распахнуты, но не сфокусированы.

— Малыш, отпусти, я поймаю, — Элвин не говорит, что всё будет хорошо. Он ой как не уверен, что всё будет хорошо.

Мальчишка зажмуривается и мотает головой. Элвин вздыхает. Не хотелось применять к нему магию в таком состоянии, но что ещё остаётся?
Он выпускает из палочки сноп зелёных искр. Они взмывают вверх и разбиваются об потолок. По крайней мере остальным будет сложно не заметить сигнал. Элвин снова вздыхает. Он ещё ни разу не успокаивал едва не съеденных детей. Опыт, без которого он бы прекрасно прожил ещё лет сорок, лучше больше.

— Сейчас я направлю на тебя палочку и спущу вниз, не пугайся и постарайся не дёргаться, — он не тратит время и накладывает заклинание, как только договаривает. Его навыков первой помощи хватило бы наложить шину. Но трогать открытый перелом сам он не рискнёт.

Едва коснувшись ногами твёрдой поверхности мальчишка мёртвой хваткой вцепляется Элвину в штанину. В таком состоянии он может даже боль не ощущать. Возможно это и к лучшему. Им ещё выбираться на поверхность.
Пока они ждут остальных он неловко гладит трясущегося Вэли по плечу — вблизи ему удаётся достаточно хорошо рассмотреть лицо, чтобы понять которого из братьев нашёл. Хочется думать, что не только нашёл, но и спас, но для этого ещё рано.

— Уходим, здесь больше никого, — по рубленности фразы Элвин понимает, что аврору Морару повезло куда меньше.

Обратно они чуть ли не бегут. Вытащить мальчишку важнее. Логово твари они нашли, а значит смогут выследить и уничтожить после. Элвин надеется, что отлавливать и её не собираются.

Так и не отпустившее ощущение голодного взгляда в спину он списывает на игры собственного воображения.

Они все ошиблись, излишне самоуверенные и укрепившиеся в идее, что их мир настолько стабилен, что крах и катастрофа просто невозможны. Уже столько лет не было никакой войны – так откуда же ждать подвоха? Подвох был у них под носом. Люди презирали тех, кто был рядом с ними, оскорбляли их, мешали жить с ними в одном обществе, кичась своей кровью и силой, что делала их якобы выше и сильнее тех несчастных и прокаженных, что боролись со своим недугом. Они пытались добиться если не равенства, то принятия, но волшебный мир отвечал им презрением и пренебрежением многие столетия – и, о Мерлин, этому миру пришлось поплатиться. В одну ночь все проснулись от воя – громкого, пронзительного, полного ярости и гнева, словно кто-то решил их уведомить о том, что с сего момента справедливость восторжествует. Этот вой был столь громок и силён, что кровь застыла в жилах, а сердце забилось так быстро, словно панически пыталось сбежать из грудной клетки, будто понимая, что отныне и вовек это звериный крик станет их вечным спутником. Но через время вой затих, уступая место полной тишине. Люди вышли на улицы, смотря на необычайно полную и яркую луну, что освещала улицы города, заглядывая в самые укромные уголки своим серебристым светом. Они не знали, что их ждёт. Не знали, что не просто так соседский пёс забился в конуру, прикрыв лапами глаза и тихо поскуливая, ровно, как и все его сородичи в этом городе и соседних. Народ слышал, как из лесов вырвались стаи птиц, что стали невольными гонцами и глашатаями тех, кто жаждал крови и мести. И тут густую тишину, словно плоть, пронзил волчий вой, что был призывом к действию, боевым кличем, командой к действию, началом конца. Они вырвались из тьмы лесов, спрыгнули с крыш, вылезли из канализации. Яростные, полные гнева и презрения, они рвались вперед, но не потому что им было нечего терять, а потому что знали, что настал их час – час, когда кровь хлынула на улицы, крики вырвались из разорванных глоток, а слёзы покатились по щекам тех, кого терзали и рвали на куски.
***
«Час волка» – так учёные успеют назвать этот день, точнее, тот ночной миг, с которого весь мир покатился с тартарары. Но они не успеют разобраться в том, что же произошло и почему все обернулось именно так, но лучшей версией признают ту, в которой будут утверждать, что болезнь, известная как «ликантропия» мутировала и изменилась. Кто пациент 0 – неизвестно. Магическая ли природа изменения ликантропии – неизвестно. Что же известно? То, что верфольфы напали на волшебников посреди ночи единой атакой, что свидетельствовало о том, что эффект превращения более не такой неконтролируемый – теперь они могли собираться в армии, координировать свои действия, но были все такими же безжалостными и беспощадными, поскольку вырезали города практически полностью, оставляя в живых лишь тех, кого обращали в себе подобных. Волшебное сообщество отреагировало гневно, но с полной готовностью – мол, мы отомстим за погибших, тем более, до следующего полнолуния еще куча времени… Вот только ночью вой раздался вновь. Вервольфы напали снова, когда никто не ожидал их, напали не в полнолунную ночь, превратившись не по графику, а затем нападали каждую ночь. Англия пала жертвой хаоса – днями волшебники зализывали раны, а ночью гибли и обращались в подобных напавшим. Вервольфы не шли на переговоры – они игнорировали министров, правительство и всех, кто пытался с ними говорить, отвечая лишь холодным презрением и отвращением, возвращая волшебникам то отношение, от которого страдали сотни лет до этого. Волков не волновало мнение овец – волки их уничтожали, множа свои армии, сокращая популяции людей каждую ночь. Англия пала. Люди разбивались на кучки и группки, чтобы прятаться по лесам, полям и горам. Они искали приют за морями и границами, в замках и пещерах, но их везде находили по мерзкому запаху. Им не оставляли выбора и вариантов. И вой, каждую чёртову ночь раздавался вой, напоминающий, что ты нигде не будешь в безопасности.
***
Их выследили. Нашли даже там, где они должны были быть в полной безопасности. Черт знает, как их обнаружили – может, учуяли запах, может, заклинания оказались слишком слабы, а, может, эти выродки слишком умны. Вервольфы ворвались к ним в дом, истекая слюнями и грозно лая. Они убили всех, вытаскивая за ноги из-под кроватей и находя в шкафах, они перегрызли глотки и обглодали мясо с костей. Всех, кроме одного парня, что единственный добежал до люка в подвале, спрятавшись там. Парень слышал, как его близкие умирают, а утром он самолично похоронил то, что от них осталось, на их заднем дворе. Поставил каждому крест и даже сказал слова прощания. Он не плакал – все слезы вышли из него в те минуты, когда он слышал, как бьется его семья в агонии, а у него у самого не было смелости выйти из своего укрытия. Теперь он только улыбался. Его психика поставила барьер, словно удалив из памяти все плохое. Он снова стал собой – собой до злосчастного «часа волка», тем улыбчивым и смешным парнем, который еще не потерял всех близких и любимых, тем, кто не знал лишений и животного страха. Он улыбнулся, затем взял биту, намотал на неё колючую проволок, исколов руки в кровь, и пошёл в сторону леса – оттуда они пришли, значит, где-то там и должны были отсыпаться. Он шёл, стирая ноги чуть ли не до костей, спотыкаясь о корни, теряясь в неровных рядах молчаливых деревьев-солдат, но в итоге набрёл на охотничью хижину. Он открыл дверь, чтобы увидеть, как довольные убийцы сладко спят в кроватях, лежа в окровавленных одеждах после долгой ночи охоты. Когда один из них проснулся, то устремил сощуренный взгляд вверх, где стояла одинокая фигура паренька, замахнувшегося битой, обмотанной красной от крови колючей проволокой.
— Меня зовут Джеймс Сириус Поттер, — с улыбкой и безумными стеклянными глазами произнес парень, — я пришёл сюда, чтобы жевать жвачку и надирать задницы. Жвачку я уже прожевал.
Сказав это, Поттер открыл рот, высовывая язык, чтобы продемонстрировать отсутствие резинки во рту... А бита, занесенная в угрожающем замахе над головой, дернулась, чтобы через мгновение с огромной скоростью опуститься вниз.